Перелом - Страница 24

Я повернул Клауда Куку-ленда к дому и пустил лошадь рысцой. Когда оглянулся, Алессандро спокойно шел с Трафиком по обочине. Невысокая, тонкая фигурка в чистой одежде и сине-белой шапочке. Жаль, что он такой, какой есть. С другим отцом он мог бы стать другим человеком.

Но с другим отцом и я стал бы другим человеком. А кто не стал бы?

Я думал об этом всю дорогу до Роули-Лодж. Отцы, как мне казалось, могли воспитывать, кормить или уродовать своих юных отпрысков, но они не могли изменить коренным образом их природу. Уж кого они произвели - крепкий дуб или чахлый сорняк, так то и вырастет. Алессандро по такой шкале садоводческих ценностей у меня получался гибридом, между остролистом и ядовитым пасленом. И если окажется, что природы отца в нем больше, красные ягоды станут черными.

Алессандро с застывшей физиономией выдержал почти нескрываемое презрение Этти, но наездники не осмеливались подшучивать над ним после возвращения, как было бы с любым другим учеником на его месте. Некоторые, похоже, инстинктивно побаивались его; по-моему, это свидетельствует о наличии у них здравого смысла, а другие оградили себя от неприятных эмоций, просто игнорируя его существование.

Джордж отвел Трафика в денник, а Алессандро последовал за мной в контору. Скользнул взглядом по Маргарет, сидевшей за своим столом в аккуратном темно-синем платье и с кудрями, уложенными, как всегда, в изысканную прическу, однако не посчитал ее препятствием, которое может помешать ему выложить итоги своих размышлений. По-видимому, он тоже рефлексировал на обратном пути.

- Не надо было заставлять меня садиться на плохо объезженную лошадь, - начал он агрессивно.

- Я тебя не заставлял. Ты сам решил.

- Мисс Крейг велела мне ехать, чтобы выставить меня дураком.

Верное наблюдение.

- Ты мог отказаться, - сказал я.

- Не мог.

- Ты мог сказать, что у тебя недостаточно опыта, чтобы скакать на самой трудной лошади в конюшне.

Его ноздри затрепетали. Такое скромное признание было выше его сил.

- В любом случае, - продолжал я, - лично я не считаю, что работа с Трафиком много тебе даст. Так что можешь больше не садиться на него.

- Но я настаиваю, - яростно возразил он.

- Настаиваешь на чем?

- Настаиваю на том, чтобы снова сидеть на Трафике. - Он выдал мне самый надменный взгляд из своего набора и добавил: - Завтра.

- Почему?

- Потому что все подумают, что я не могу или боюсь.

- Значит, тебя заботит, что думают о тебе другие, - безучастно заметил я.

- Нет, нисколько.

- Тогда зачем ездить на этой лошади?

Алессандро упрямо поджал губы.

- Я не буду больше отвечать на ваши вопросы. А завтра поеду на Трафике.

- Ладно, - равнодушно ответил я. - Но завтра я не пошлю Трафика на Пустошь. Он не в силах выдержать еще одну такую же скачку. Завтра ему лучше побегать в падоке по гаревой дорожке, а тебе это будет скучно.

Алессандро окинул меня внимательным, подозрительным взглядом, пытаясь понять, не готовлю ли я для него ловушку. Чем я, собственно, и занимался, если таким словом можно определить мой безобидный маневр.

- Очень хорошо, - сказал он ворчливо, - я буду ездить на нем по кругу в падоке.

Он повернулся на каблуках и вышел из конторы. Маргарет наблюдала за ним со странным выражением лица, которое я не мог понять.

- Мистер Гриффон никогда не позволил бы ему разговаривать подобным тоном, - заметила она.

- Мистеру Гриффону и не придется.

- Понимаю, почему Этти не выносит его, - продолжала Маргарет. - Он грубиян. Никакое другое слово здесь не годится. Грубиян. - Она протянула мне через стол три вскрытых письма. - Это требует вашего внимания, если не возражаете. - И вернулась к обсуждению Алессандро. - Но в то же время он красивый.

- Вовсе нет, - слабо запротестовал я. - Он скорее уродлив.

Она слегка улыбнулась:

- В нем очень сильно развито сексуальное начало.

Я опустил письма.

- Не глупите. В нем секса не больше, чем в сумке с ржавыми гвоздями.

- Вам не понять, - заявила она рассудительно. - Потому что вы мужчина.

Я покачал головой:

- Ему только восемнадцать лет.

- Возраст не имеет значения, - объяснила она. - В мужчине оно или есть, или нет, и заметно это с самого детства. А в нем оно есть.

Я не обратил особого внимания на ее слова: в самой Маргарет было так мало сексуальной притягательности, что я не считал ее авторитетом. Прочитав письма и одобрив подготовленные ею ответы, я пошел на кухню за кофе.

После ночной работы там царил страшный беспорядок: недопитый бренди, холодное молоко, остатки кофе и множество исписанных каракулями клочков бумаги. Большая часть ночи у меня ушла на составление заявок; ночи, которую я предпочел бы провести в теплой постели Джилли.

Составление заявок оказалось трудоемким делом - и не только потому, что я никогда этим раньше не занимался, а значит, приходилось по нескольку раз перечитывать условия каждых соревнований, чтобы увериться, что я понял их правильно. Загвоздка была еще и в Алессандро. Мне нужно было добиться равновесия между скачками, в которые я не допущу его, и такими, где мне надо смириться с его участием, если через месяц он все еще останется здесь.

Угрозы его отца я воспринял всерьез. Иногда мне казалось, что глупо обращать на них внимание; но то похищение не было забавной шуткой, и, раз я уверен, что Энсо не упустит случая ударить, благоразумнее пока ладить с его сыном. До начала сезона все еще оставался почти месяц, неужели я не найду выхода из положения? Но на всякий случай я отказался от некоторых заманчивых предложений, отдав предпочтение скачкам для учеников, и продублировал заявки на скачки в открытых состязаниях, чтобы в одном из двух забегов выпустить Алессандро. Кроме того, я заявил наше участие в не столь популярных состязаниях, особенно на севере Англии, потому что, нравится ему или нет, Алессандро не начнет свою карьеру в ослепительном свете прожекторов. После всего этого я порылся в конторе и нашел книгу, в которой старый Робинсон записывал заявки на скачки всех предыдущих лет, и сверил мой предварительный список с тем, что делал отец. Оказалось, что я слишком размахнулся. Вычеркнув около двадцати имен и повозившись еще над списком, я свел общее количество заявок на первую неделю приблизительно к тому, что было год назад. Разница состояла лишь в скачках на севере. Затем я переписал окончательный вариант на официальном желтом бланке, печатными буквами, как требовалось по уставу, и проверил его снова, чтобы убедиться, что не вставил двухлеток в гандикап или молодых кобыл в соревнование только для жеребчиков и не напортачил еще с чем-нибудь.