Перелом - Страница 23

Нам пришлось дожидаться своей очереди на Уоррен-Хилл, поскольку наша конюшня в то утро оказалась четвертой. Алессандро вываживал Трафика кругами в стороне - или, по крайней мере, пытался вываживать. У Трафика насчет прогулок было свое мнение, и он брыкался, как мустанг.

Но вот и Этти начала понемногу отправлять нашу группу к вершине холма, а я на Куку-ленде стоял посередине на склоне, наблюдая за цепочкой. Наверху они останавливались, сворачивали влево и спускались вниз, к подножию холма, где опять собирались вместе. По утрам каждая лошадь обычно дважды проделывала это упражнение, так как довольно короткая дистанция на крутом склоне позволяла дать лошадям значительную нагрузку и повысить их скоростную выносливость.

Алессандро взбирался на холм в последней группе из четверых наездников.

Еще до того, как он поравнялся со мной, я понял, кто из этой группы контролирует ситуацию. Подъем галопом на Уоррен-Хилл требует большой затраты сил, но Трафика об этом не предупредили.

Проносясь мимо меня, он продемонстрировал все классические признаки взбесившегося норовистого скакуна: голова горизонтально вытянута вперед, мундштук закушен, глаза вылезли из орбит. Алессандро мрачно вцепился в поводья и, похоже, молился, уповая на чудо, как девственница на пиратском корабле.

Вершина холма совершенно не интересовала Трафика. Он стремительно свернул влево и метнулся вскачь к Бари-Хилл, у него даже не хватило ума направиться прямиком к конюшне, он забрал слишком далеко к северу и ошибся не меньше, чем на полмили. Трафик очертя голову мчался вперед, унося Алессандро в пропадающую даль.

Пришлось подавить недостойную мысль: дескать, что же я могу поделать, даже если Трафик вместе с наездником плюхнется прямо в Северное море. Ведь от потери Трафика пострадает репутация и положение Роули-Лодж. Я пустился рысью за ними, но, когда добрался до Бари-роуд в районе Сент-Эдмундса, его не было и в помине. Я пересек дорогу и натянул поводья, не зная, в каком направлении ехать.

Ко мне медленно приближался автомобиль с насмерть перепуганным водителем, который при виде меня высунул голову из окна.

- Какой-то чокнутый псих чуть не врезался в меня! - заорал он. - Чокнутый псих скачет по дороге на бешеной лошади.

- Какая жуть, - крикнул я сочувственно в ответ, но он злобно посмотрел на меня и чуть не врезался в дерево.

Я двинулся вдоль дороги, размышляя, как быть, если наткнусь сначала на упавшего с лошади Алессандро, и сколько тогда времени займут поиски и возвращение на праведный путь преступного Трафика.

Дорога шла вверх, но, достигнув высшей точки, я не обнаружил ни признака наездника или лошади: впереди было пустое шоссе. Начав нервничать, я погнал Клауда Куку-ленда быстрой рысью по мягкой земле вдоль ленты гудрона.

Прямая, как удар хлыста, дорога спускалась и поднималась по склонам холмов. Никаких следов Алессандро. Когда наконец я нашел его, он стоял, спешившись, на перекрестке, держа Трафика под уздцы. От тренировочной площадки было добрых две мили.

Жеребец явно выбился из сил и просто сам остановился: он опустил голову, бока тяжело вздымались, и пот струйками стекал по крупу. Пена пятнами покрывала шею, а язык в изнеможении вывалился на сторону.

Я соскочил с Куку-ленда и ощупал ноги Трафика. Никакой болезненной реакции. И напряжения мышц тоже нет. Вздохнув с облегчением, я выпрямился и посмотрел на Алессандро. Застывшее лицо, непроницаемые глаза.

- С тобой все в порядке? - спросил я.

Он вздернул подбородок:

- Конечно.

- Это трудная лошадь, - заметил я.

Алессандро не ответил. Его самолюбию, вероятно, был нанесен большой удар, но он не настолько размяк, чтобы принять мое сочувствие

- Тебе лучше бы вернуться с ним пешком, - сказал я. - Шагай, чтобы дать ему остыть. И подальше от машин.

Алессандро потянул за поводья, Трафик лениво повернул голову, не переступая ногами, пока тот не потянул сильнее.

- А это что? - спросил Алессандро, указывая на могильный холмик в траве у перекрестка.

Он отпихнул Трафика, чтобы я увидел; но я знал и так.

- Это могила мальчика, - сказал я.

- Какого мальчика? - Он был удивлен.

Могила была известна всем в Ньюмаркете, но не ему. Холмик, около четырех футов длиной, был огорожен железными обручами, как лужайки в парках. Его украшали пыльные желтые нарциссы из пластика, несколько увядших цветков рассыпано посередине. Рядом валялся белый пластиковый кувшин - поливать землю. Могила выглядела жалкой, и все-таки ясно, что за ней иногда ухаживали.

- Существует много легенд на этот счет, - сказал я. - Наиболее правдоподобная гласит, что мальчик был пастушком, и он заснул, охраняя свое стадо. Пришел волк и перерезал половину овец, а когда мальчик проснулся, то в отчаянии решил повеситься.

- Да, самоубийц обычно хоронят на перекрестках, - кивнул Алессандро. - Это известно.

Я подумал, что хуже не будет, если попытаться как-то его очеловечить, поэтому продолжил историю:

- За могилой ухаживают, хоть и от случая к случаю. Она никогда не зарастает травой, и сюда часто кладут живые цветы… Правда, кто это делает, в точности неизвестно, но скорее всего цыгане. И существует также легенда, что какие цветы тут будут в мае, такие цвета победят в Дерби.

Алессандро дотошно разглядывал маленький трогательный памятник.

- Черные цветы не растут, - неохотно произнес он. - А цвета Архангела - черный, голубой и золотистый.

- Цыгане выведут нужный сорт, если потребуется, - сухо возразил я, а сам подумал, что они предпочтут более легкий для селекции цвет, чтобы предсказать победителя.