Перелом - Страница 14

- А… это ты.

- Я позову сиделку, - сказал я.

- Нет. Будет лучше… через минуту.

Но я все равно пошел за сестрой, а она, ухитрившись посмотреть на часы, приколотые на грудь, заметила, что пора ему принимать пилюли.

После того как он проглотил их и боль унялась, я обратил внимание, что за краткий промежуток времени, пока меня не было в комнате, он позаботился водворить на место нижнюю челюсть. Стакан на тумбочке был пустой. Он здорово печется о собственном достоинстве, мой отец.

- Нашел кому передать пока лицензию? - спросил он.

- Давай я тебе подушки поправлю поудобнее, - предложил я.

- Оставь подушки в покое, - зарычал он. - Нашел ты кого-нибудь тренировать лошадей?

Я хорошо знал, что он без устали будет задавать вопросы, пока я не дам ему прямого ответа.

- Нет, - ответил я. - И не нужно.

- Что ты имеешь в виду?

- Я решил сам остаться.

Он даже рот раскрыл, как раньше Этти, и потом так же энергично захлопнул.

- Ты не сумеешь. Ты в этом ни черта не смыслишь. Не выиграешь ни единой скачки.

- Лошади хорошие. Этти на уровне. А ты можешь и здесь составлять заявки.

- Нет, ты не станешь за это браться. Ты раздобудешь человека знающего, которого я одобрю. Лошади слишком ценные, чтобы отдать их лоботрясу-любителю. Ты сделаешь, как я говорю. Слышишь? Сделаешь, как я говорю.

- Лошади от этого не пострадают, - сказал я и подумал о Мунроке, о Лаки Линдсее, о двухлетке с поврежденным коленом, и мне ужасно захотелось сегодня же переложить всю эту кучу забот на Бредона.

- Напрасно ты воображаешь, что можешь управлять скаковой конюшней, если торгуешь старым хламом, - сказал он с явным злорадством, - ты себя переоцениваешь.

- Я больше не занимаюсь антиквариатом, - спокойно возразил я. Он и сам прекрасно это знал.

- Принципы-то совершенно разные! - заявил он.

- Принципы в любом бизнесе одни и те же.

- Чепуха.

- Определи правильную цену и поставляй то, что хочет покупатель.

- Не вижу, как это ты сможешь поставлять победителей. - Он облил меня презрением.

- А почему бы и нет? - ответил я скромно. - Не вижу, что мне может помешать.

- Не видишь? - ядовито переспросил он. - Действительно не видишь?

- Действительно, если ты будешь давать мне советы.

Вместо совета он одарил меня долгим безмолвным взглядом, наверное подыскивая достойную колкость. Зрачки серых глаз сузились до маленьких точек. Мышцы, державшие лицо, расслабились.

- Ты должен найти кого-то еще, - сказал он, но язык уже плохо слушался.

Я неопределенно повел головой, что можно было принять и за согласие, и за отказ. Спор на этот день закончился. Он просто спросил после этого о лошадях. Я расписал ему каждую и что они были одна лучше другой на проездке. Слушая, он как будто забыл, что не верит, что я разбираюсь в этом вопросе. Он снова почти засыпал, когда я собрался уходить от него.

Я позвонил у дверей своей квартиры в Хэмпстеде: два длинных звонка и два коротких, и в ответ трижды прожужжал зуммер, что означало: входи. Так что я вставил в замочную скважину ключ и открыл дверь.

В холле раздался голос невидимой пока Джилли.

- Я в твоей спальне.

- Вот и хорошо, - сказал я себе с улыбкой.

Джилли красила стены.

- Не ожидала тебя сегодня вечером, - сказала она, когда я поцеловал ее. Она держала руки подальше от меня, чтобы не капнуть желтой охрой на мой пиджак. Желтая полоска была у нее на лбу, пыль покрывала ее блестящие каштановые волосы, и она выглядела приветливо и весело. В тридцать шесть Джилли имела такую фигуру, что любая манекенщица могла бы умереть от зависти, и привлекательную живую мордашку с умным, проницательным взглядом серо-зеленых глаз. Уверенная в себе, зрелая женщина, она о многом передумала, многое пережила; в ее прошлом был распавшийся брак и умерший ребенок. Она откликнулась на мое объявление о поиске арендатора в «Таймсе» и вот уже два с половиной года была моим арендатором и много чем еще.

- Как тебе этот цвет? - спросила она. - При том, что у нас будет светло-коричневый ковер и зеленые в пронзительно-розовую полоску шторы.

- Скажи, что ты шутишь.

- Что ты, это же просто мечта и восторг!

- Гм-м, - произнес я, но она уже смеялась.

Когда Джилли переехала ко мне, в квартире были белые стены, полированная мебель и синие шторы. Джилли оставила только мебель, но Шератон и Чиппендейл, вероятно, чувствовали себя неловко в новом окружении.

- Устал? Хочешь кофе?

- И сандвич, если есть хлеб. Она задумалась.

- Есть хрустящие хлебцы.

Джилли вечно сидела на диете, и особенность ее диеты состояла в том, что она не покупала продукты. Это приводило к частым трапезам вне дома, и, соответственно, все ее старания терпели поражения.

Джилли внимательно выслушивала мои мудрые рассуждения о протеине, содержащемся в яйцах и сыре, после чего принималась за старое. Вскоре я понял, что на самом деле она терпит лишения не из желания сохранить красивую неподражаемую фигуру, а просто хочет подольше не вылезать из привычной одежды - сорок дюймов в бедрах. Только когда одежда становилась тесной, Джилли действительно сбрасывала сколько нужно. То есть ей это удавалось, если она ставила такую цель. Но стремление похудеть не было для нее навязчивой идеей.

- Как твой отец? - спросила она, когда я управился с сандвичем из ржаного хрустящего хлебца с помидором.

- Боль еще сильная.

- Мне казалось, что ее можно снять.

- Там это и делают, почти постоянно. И сиделка сказала мне сегодня, что через день-другой это пройдет. Насчет ноги можно не беспокоится. Рана начала затягиваться, чистая, скоро ему станет легче.