Алессандро с окаменевшим лицом вышел с линии галопа, ведя в поводу Лаки Линдсея, которого кто-то поймал, но двигаясь автоматически, как бы не понимая, что ведет лошадь. В трех или четырех шагах от меня он остановился.
- Что мне делать? - спросил он. В голосе ни надежды, ни боязни. Безжизненный голос.
Я замешкался с ответом, и в этот момент мы что-то услышали.
Тихое жалобное бормотание или стоны.
Удивившись, я прошел немного по дороге и сквозь редкую полоску кустов увидел их.
Всех троих. Энсо, Карло и Кэла.
Кричать пытался Кэл. Он единственный был способен на это. Карло лежал распростершись на спине, глядя открытыми глазами на солнце, застывшая кровь проложила дорожку из дырки во лбу.
У Кэла на груди было пятно пошире, оно пропитало рубашку и все еще расползалось. Он чуть дышал, по-видимому, остаток жизни был затрачен на то, чтобы его услышали.
«Ли-энфилд» лежал у него на ногах. Рука дернулась к прикладу, но уже не было сил поднять оружие.
А Энсо… Кэл выстрелил в Энсо примерно с шести футов. И даже не столько сама пуля, а ударная волна от ее скорости проделала в нем дыру величиной с тарелку.
Ударная сила отбросила Энсо назад, к дереву. Он так и сидел там, все еще держа в руке револьвер с глушителем, голова свесилась на грудь, живот превратился в отвратительное месиво, а спина вдавилась в ствол дерева.
Я бы не дал Алессандро смотреть на это, но не слышал его шагов, только стон, и, резко повернувшись, я увидел, как от приступа дурноты капли пота выступают у него на лице.
Для Кэла появление Алессандро было встречей с кошмарным призраком.
- Ты-ы, - прошелестел он. - Ты же… умер.
Алессандро просто молча уставился на него, он был в таком шоке, что не мог ни осознать, что произошло, ни вымолвить хоть слово.
Кэл вытаращил глаза и заговорил громче, бессильная злость придала ему сил:
- Он сказал… что я убил тебя. Убил его сына. Он… совсем свихнулся. Он сказал… я должен был узнать тебя, что это был ты… - Кэл закашлялся, и кровь запузырилась на нижней губе.
- Ты стрелял в Алессандро, но попал в лошадь, - сказал я.
Кэл пробормотал, явно теряя силы:
- Он убил Карло… и пальнул в меня… ну, я выдал ему тоже… сукин сын… совсем съехал… с катушек.
Голос замер. Ему уже нельзя было помочь, и вскоре он незаметно умер.
Он умер там, где залег поджидать Томми Хойлейка. Когда я опустился рядом с ним на колени пощупать пульс и взглянул на скаковую дорожку, передо мной сквозь редкие нижние ветви куста открылось то, что видел он: ясные очертания бегущих лошадей, Ланкет, темным бугром лежащий на траве в трех сотнях ярдов, а еще одна группа всадников, пройдя дальний поворот, беззаботно мчалась прямо на меня.
Легкий выстрел для меткого стрелка. Он даже не пользовался телескопическим прицелом. На таком расстоянии, да еще с «ли-энфилдом», - кому это нужно? Не требовалось и особой точности: куда ни попади - в голову или в корпус, - нужный эффект обеспечен. Я вздохнул. Если бы Кэл навинтил оптику, то, возможно, понял бы, в кого целится.
Я поднялся. Неуклюже, с болью, едва держась на ногах.
Алессандро не потерял сознания. Его не вырвало. Пот на лице высох. Он не отрывал глаз от своего отца.
Когда я подошел, он обернулся, но заговорить сумел только после двух или трех попыток.
Голос чужой: напряженный и хриплый, а то, что он произнес, было лучшей эпитафией.
- Он отдал мне все, - сказал Алессандро.
Мы вернулись к дороге, где привязанный к ограде Лаки Линдсей спокойно пощипывал траву.
Этти примчалась на «лендровере» и развернулась, чтобы взять меня в город.
- Я туда и обратно, - сказал я Алессандро, но он молча пристально смотрел в никуда пустыми глазами, которые увидели слишком много.
Возвращался я уже вместе с полицией. Этти осталась в Роули-Лодж за главного, потому что, хоть, это казалось невероятным, но в тот же день еще предстояли скачки на приз в две тысячи гиней и нужно было присмотреть за Архангелом. В городе я заехал к доктору и, проявив хитрость, прорвался без очереди. Пришлось ему вновь наложить мне повязку, соединяющую кости ключицы. После этого мне стало немного терпимее, хотя флаги поднимать было пока не из-за чего.
На перекрестке я провел почти все утро, отвечая на вопросы. Или не отвечая. Алессандро слушал, как я рассказывал полицейской шишке, прибывшей из Кембриджа, что Энсо показался мне не вполне нормальным.
Полицейский врач скептически отнесся к мнению непрофессионала.
- В каком смысле? - спросил он без малейшего интереса.
Я помолчал, размышляя.
- А вы поищите спирохету, - сказал я.
Он сделал квадратные глаза и тут же скрылся в кустах.
С Алессандро обходились довольно заботливо. Он сидел на чьем-то плаще у обочины дороги, а позднее полицейский врач решил дать ему успокоительное в инъекции. Алессандро не хотел укола, и когда игла вошла в его руку, мы встретились глазами. Он понял, что мне тоже вспомнились другие уколы: Карло, Мун-рок, Индиго и Бакрем. Иголок - хоть отбавляй. Смертей тоже чересчур.
Он не уснул от лекарства, просто впал в еще большее оцепенение. Полиция.решила, что ему надо вернуться в «Форбери» и поспать. Его проводили к одной из машин. Но прежде чем усесться, Алессандро устремил на меня взгляд, полный суеверного трепета.
- Посмотрите на цветы, - сказал он. - На могиле мальчика.
Когда он уехал, я перешагнул через плащ, на котором он сидел, и оказался рядом с маленьким холмиком.
По краям расцвели бледно-желтые нарциссы и голубые незабудки, образовавшие круг, в центре которого росли анютины глазки. Темно-пурпурные анютины глазки, отливающие черным на солнце.