Перелом - Страница 42

Томми Хойлейк в ярко-зеленом камзоле упругой походкой подошел к нам, его старое лицо и юная фигура всем своим беспечным видом выражали: «Будь что будет!» Его вид не внушил майору Барнетту уверенности, что его лошадь пробежит хорошо.

- Прошу вас, - сурово обратился майор к Томми, - ни в коем случае не окажитесь последним. Если почувствуете, что дела плохи, останавливайтесь и спешивайтесь, ради всего святого. Притворитесь, что лошадь захромала или соскользнуло седло. Делайте что хотите, только не позволяйте, чтобы все увидели, как он плох. Иначе его стоимость упадет, как камень на дно.

- Не думаю, чтобы он действительно мог прийти последним, сэр, - рассудительно возразил Томми и взглянул на меня вопрошающе.

- Веди скачки, как сам наметил, - сказал я, - и не слишком уповай на волю богов.

Он ухмыльнулся. Вскочил в седло. Слегка кивнул головой в жокейской шапочке майору Барнетту. Остался верен своей легкомысленной манере.

Майор не захотел смотреть скачки рядом со мной, что меня очень устраивало. Во рту у меня пересохло. Допустим все же, что отец прав… что я не могу отличить хорошую лошадь от почтового ящика и что ему с больничной койки гораздо виднее. Тогда, если лошадь пробежит совсем плохо, по справедливости мне надо будет признать свою ошибку и на коленях просить прощения.

Лошади ушли кентером за целую милю от трибун, сделали круг, вытянулись в линию и помчались к нам полным галопом. Не имея привычки пользоваться биноклем на скачках и наблюдать с расстояния в милю, я долго вообще не мог выделить Томми, хотя смутно представлял, где его искать: идет под номером двадцать один почти посредине. Оставив эти попытки, я опустил бинокль и просто смотрел на многоцветную атаку, разделившуюся на две половины по сторонам скакового круга. Они сближались, пока между ними не оказался только барьер по центру дорожки, и создалось впечатление, будто в одно и то же время проходят две отдельные скачки.

Я услышал его имя от комментатора, прежде чем разглядел цвета.

- А сейчас со стороны трибун резкий рывок сделал Пудинг. Ему предстоит пройти два ферлонга, Пудинг прижимает к ограде Госсеймера, и Бейджер отстал на полкорпуса, а со стороны поля Вилли Нилли, за ним Термометр, Студент Анрест, Манганат… - Он продолжал перечислять клички лошадей, но я не прислушивался.

Я был доволен, что жеребец оказался способен сделать рывок за два ферлонга до финиша. Только это имело значение. Честно говоря, с этого момента мне было наплевать, выиграет он или проиграет. Но он выиграл. Обошел на полголовы Бейджера, вытянув свою морду упрямо вперед, когда уже казалось, что его вот-вот достанут, а Томми Хойлейк ритмично двигался над его холкой и выжимал из него последний миллиграмм равновесия, жизненных сил, последнюю искру желания не упустить победу.

В огороженном для победителя загоне майор Барнетт выглядел скорее придавленным, чем на седьмом небе от счастья, но Томми Хойлейк спрыгнул с лошади с улыбкой от уха до уха и окликнул:

- Эй, а теперь что скажете? Он-то оказался в полном порядке.

- Да, он молодец, - сказал я и утешил растерявшихся репортеров, заявив, что любой может выиграть приз Линкольна, в любой день недели, когда угодно, если иметь хорошую лошадь, немного удачи, отличного главного конюха, порядок в конюшне, установленный моим отцом, и второго жокея страны.

Около двадцати человек внезапно завязали тесную дружбу с майором Барнеттом, он постепенно склонялся на их уговоры пойти в бар, чтобы смочить их охрипшие от радостных криков глотки. Майор вяло предложил мне присоединиться к ним, но я пощадил его, так как встретился с ним взглядом, когда он, оправившись от удивления, рассказывал всем, что никогда не сомневался в способностях Пудинга.

Когда толпа вокруг загона рассеялась и страсти немного улеглись, я случайно столкнулся лицом к лицу с Алессандро. Эти два дня его возил в Донкастер частично оживший шофер.

Он побледнел так, что, если бы не желтоватая кожа, надо было сказать «побелел», а черные глаза совсем ввалились. Его буквально била дрожь, и он никак не мог собраться с силами, чтобы высказать то, что напрашивалось само собой. Я не стал ему помогать.

- Все правильно, - отрывисто произнес он. - Все верно. Почему вы не говорите этого? Я жду, что вы так скажете.

- Нет необходимости, - ответил я сдержанно. - И нет смысла.

Он как будто чуть расслабился. И решился:

- Тогда я скажу вам: Пудинг не победил бы, если бы вы дали его мне.

- Не победил бы, - согласился я.

- Я понял, - продолжал Алессандро все еще с дрожью в голосе, - что не мог бы скакать так. Я увидел…

Унижение было мучительно для Алессандро. Я сказал, пытаясь успокоить его:

- У Томми Хойлейка такая же воля и такие же руки, как у тебя. Но он поразительно ощущает ход лошади и потрясающе финиширует. Придет и твой черед, не сомневайся.

Хотя цвет лица не улучшился, но ему явно стало легче. Теперь он выглядел скорее ошарашенным.

- Я думал… вы будете… как это говорит мисс Крейг? Ткнете меня в это носом.

Я улыбнулся, услышав от него это просторечное выражение, произнесенное старательно, подчеркнуто правильно.

- И не собирался.

Он глубоко вздохнул и невольно развел руки в стороны.

- Я хочу… - начал он и умолк.

Ты хочешь, чтоб весь мир был твоим, подумал я. А вслух сказал:

- Начнешь в среду.

Когда перевозка доставила в тот вечер Пудинга обратно в Роули-Лодж, вся конюшня высыпала приветствовать его. Лицо Этти лучилось от радостных эмоций после всех тревог, и она хлопотала вокруг вернувшегося воина, как заботливая мамаша. Сам жеребец простучал копытами по трапу, спускаясь в манеж, и скромно принял улыбки величиной с дыню и грубоватые замечания вроде: «Ты добился своего, старый греховодник», которыми его осыпали со всех сторон.