Перелом - Страница 34

Разогнавшись, они миновали нас и остановились немного дальше. Архангел и Пудинг бежали полным галопом голова в голову. Ланкет потерял на старте десять корпусов, набрал восемь, снова потерял два, но двигался все еще легко. Субито вначале обогнал Ланкета, но отстал, когда тот побежал быстрее, а потом шел наравне с ним.

Этти повернулась ко мне, глубоко встревоженная:

- Пудинг не готов бежать на приз Линкольна, если Ланкет смог финишировать так близко от него. И вообще, финиш Ланкета показал, что ни Архангел, ни Субито далеко не такие, как я рассчитывала.

- Успокойтесь, Этти, - сказал я. - Расслабьтесь. Отнеситесь к этому полегче. Просто посмотрите на это другими глазами.

Она нахмурилась:

- Я не понимаю вас. Мистер Гриффон очень расстроится, когда услышит…

- Этти, - прервал я, - не кажется ли вам, что Пудинг двигается быстро и легко?

- Да, наверное, - произнесла она с сомнением в

голосе.

- Тогда, может быть, Ланкет оказался намного лучше, чем вы ожидали, а не другие лошади хуже.

Она наморщила лоб в тревоге и нерешительности:

- Но Алекс только ученик, и от Ланкета никак не могли добиться толку за последний год.

- А что в нем такого бестолкового?

- Ну… он какой-то размашистый, несобранный. Шаловливый. Не хватает резвости.

- Что-то сегодня я в нем не заметил несобранности, - сказал я.

Она неохотно согласилась:

- Вы правы. Этого не было.

Наездники подошли к нам, ведя лошадей в поводу, и мы с Этти тоже спешились послушать, что они нам расскажут. Томми Хойлейк, с фигурой двенадцатилетнего мальчика и лицом сорокатрехлетнего мужчины, совершенно не соответствующим тщедушному телу, произнес своим приятным беркширским говорком, что счел бы этот заезд Пудинга отличным, если бы не увидел, что Ланкет приближается к нему. Он не раз скакал на Ланкете в прошлом году и не слишком высоко его ставил.

Энди сказал, что Архангел прошел прекрасно, если учесть, что до соревнований на две тысячи гиней еще почти шесть недель. Фадди своим высоким жеманным голосом проворковал, что Субито почти не уступал Пудингу в прошлом году и теперь тоже мог быть ближе к нему, если бы как следует постарался. Томми и Энди покачали головой. Если бы они как следует постарались, то могли бы тоже скакать быстрее.

- Алессандро? - сказал я.

Он колебался.

- Я… я растерялся вначале, потому что не понял… не ожидал, что они уйдут так быстро. Когда я дал ему посыл, Ланкет просто рванулся вперед… и мы могли бы у финиша оказаться ближе к Архангелу, только Ланкет как будто немного устал, а вы сказали… - Его голос, замер, так сказать, на полуслове.

- Хорошо, - одобрил я. - Ты поступил правильно.

Я не ожидал от него такой честности. Впервые со времени появления у нас он объективно оценил свои действия. Впрочем, легкой и даже чуть покровительственной похвалы оказалось достаточно, чтобы у него на лице вновь заиграла самодовольная ухмылка. Этти не стала скрывать неприязни, чем нисколько не расстроила Алессандро.

- Едва ли нужно напоминать, - обратился я ко всем, игнорируя эмоции, - чтобы вы не распространялись о сегодняшних результатах. Томми, ты можешь рассчитывать на Пудинга в Линкольне и на Архангела в Большом призе, а если вернешься с нами в контору, сегодня же обсудим другие твои возможности на несколько недель.

Ухмылка Алессандро скисла, он бросил на Томми фирменный взгляд семьи Ривера: таким взглядом можно убить наповал. Мое представление, что его удалось слегка приручить, внезапно растаяло, как мираж в пустыне. Я вспомнил Энсо, револьвер, нацеленный мне в грудь: если убийство кажется наилучшим выходом, то убийство и совершается, как обычное дело. Я поставил Томми Хойлейка в рискованное положение, мне его и вытаскивать.

Я отправил других вперед и велел Алессандро задержаться на минутку. Когда они отъехали достаточно далеко, я сказал:

- Тебе придется смириться с тем, что Томми Хой-лейк будет выступать у нас как первый жокей.

В ответном взгляде - полный набор: угроза, непроницаемая тьма и жуткая злоба. Я почти физически ощущал ненависть, которая шла от него жгучей волной, рассекая холодный мартовский воздух.

- Если Томми Хойлейк сломает ногу, - четко произнес я, - я сломаю твою.

Это его здорово встряхнуло, хотя он тщился не подать виду.

- Еще. Нет смысла выводить из строя Томми, поскольку тогда я найму кого-то другого. Не тебя. Это ясно?

Он не ответил.

- Если ты хочешь стать классным жокеем, ты должен стать им сам. Ты сумел стать достаточно хорошим, тебе придется самому сражаться в собственных битвах, напрасно ты надеешься пройти по трупам тех, кого отец будет сметать с твоего пути. Если ты в порядке, никто тебе не помеха, а если нет, то сколько ни губи других, сам от этого не сделаешься лучше.

Все еще ни звука. Зато ярость. Чересчур красноречивая.

И я добавил очень серьезно:

- Если Томми Хойлейк хоть как-то пострадает, я позабочусь, чтобы тебя никогда и нигде не допускали к скачкам. При любых последствиях для меня.

Он оторвался от моего лица и окинул взглядом широкое, открытое всем ветрам поле.

- Меня приучили… - начал он высокомерно и смолк.

- Я знаю, к чему тебя приучили, - сказал я. - Получать свое, чего бы это ни стоило другим. Иметь все, что ты хочешь, ценой несчастья, боли и страха других людей. Ну значит, надо было тебе возжелать чего-то такого, что в принципе покупается. Все равно ведь никакие смерти и разрушения не купят тебе способностей.

- Все, чего я хочу, - это выступить на Архангеле в Дерби, - сказал он, защищаясь.

- И только-то? Просто каприз, что ли?

Он отвернулся от меня и подобрал поводья.