Перелом - Страница 10

- К нам поступила жалоба, сэр, что ваша лошадь сбила велосипедиста на Мултон-роуд сегодня утром. А молодая женщина пожаловалась нам, что эта же самая лошадь угрожала ее жизни и жизни ее детей.

Он был в форме сержанта, на вид около тридцати лет, крепкого телосложения, судя по всему, с ним будет трудно договориться. Он разговаривал с агрессивной вежливостью, которая у некоторых полицейских граничит с хамством, и я сообразил, что его симпатии на стороне тех, кто пришел с жалобой.

- Велосипедист получил повреждения, сержант?

- Насколько я понимаю, он поцарапался, сэр.

- А его велосипед?

- Не могу сказать, сэр.

- Вы считаете, что… э… соглашение без судебного разбирательства, так сказать, не будет противоречить установленному порядку?

- Не могу сказать, сэр, - повторил он бесстрастно. Но его лицо явно говорило «нет и нет» всем попыткам установить контакт или взаимопонимание. У меня в голове всплыла аксиома Рассела Арлетти: при решении деловых вопросов с профсоюзами, прессой или полицией никогда не пытайся навязать им своего мнения. Это только увеличивает антагонизм. И никогда не шути: они не переносят чужих шуток.

Я вернул сержанту столь же отстраненный взгляд и лениво спросил, есть ли у него фамилия и адрес велосипедиста. Поколебавшись, он перелистал пару страниц блокнота и прочитал мне его координаты. Маргарет записала.

- А молодой женщины?

Он сообщил и эти данные. Потом он спросил, может ли он получить объяснение от мисс Крейг, и я сказал: «Конечно, сержант», - и отвел его в манеж. Этти сама сначала проинспектировала его взглядом, а уж потом бесстрастно ответила на его вопросы. Я оставил их и вернулся в контору, чтобы закончить бумажные дела с Маргарет, которая предпочитала работать без перерыва на ленч и уходить в три часа, чтобы забирать детей из школы.

- Не хватает некоторых бухгалтерских книг, - заметила она.

- Я просматривал их вчера вечером, - ответил я. - Они в дубовой комнате… Сейчас принесу.

В кабинете, обшитом дубовыми панелями, было спокойно и тихо. Я задумался над тем, какова бы была реакция сержанта, если бы я привел его сюда и сказал, что ночью два человека в масках напали на меня, оглушили, связали и силой вывезли из дома. Также они угрожали убить меня и накачали наркотиками, прежде чем вернуть братно.

- Вот как, сэр? И вы хотите подать заявление по всей форме?

Я даже усмехнулся. У сержанта будет в высшей степени недоверчивый вид, и едва ли стоило упрекать его. Только мое подавленное состояние да разбитый телефон на столе вообще что-то говорили о ночных событиях.

Толстяк мог бы и не предупреждать, чтобы я держался подальше от полиции. Сержант сам это за него сделал.

Разгневанная Этти ворвалась в контору, когда я возвращался с бухгалтерскими книгами к Маргарет.

- Всех бы этих напыщенных болванов…

- А что, разве это часто случается? - спросил я.

- Конечно нет, - ответила решительно Этти. - Лошади, да, бывает, сбрасывают наездников, но обычно все обходится без шума. И я же сказала тому старику, что вы все ему возместите. Просто не понимаю, зачем ему понадобилось ябедничать в полицию.

- Я зайду к нему сегодня вечером, - пообещал я.

- Так вот, наш прежний сержант, Чабб, он всегда улаживал сам. Он не стал бы приезжать, чтобы снять показания. Но этот… он у нас новичок. Его перевели сюда из Ипсвича и повысили, наверное. Прямо готов лопнуть от собственной важности.

- Нашивки совсем новые, - пробормотала Маргарет, соглашаясь с ней.

- У нас всегда были хорошие отношения со здешней полицией, - мрачно заявила Этти. - Уму непостижимо, чем они там думают, посылая в этот город человека, который ничего не смыслит в лошадях.

Поток иссяк. Этти резко выдохнула через нос, пожала плечами и покорно улыбнулась:

- Ну что ж… на море случаются шторма и посильнее.

У нее были ярко-голубые глаза и светло-каштановые волосы, они немного курчавились в сырую погоду. С возрастом кожа ее стала грубее, но морщин не приобрела, и, как у большинства женщин, равнодушных к сексу, в ее лице появилось что-то мужское. У нее были тонкие губы и кустистые неухоженные брови, а красота ее юности осталась только в моих воспоминаниях. Знакомые сокрушались по поводу ее печальной одинокой судьбы, но сама она считала, что живет полной жизнью, и любила свое дело.

Этти протопала по коридору, как обычно в бриджах для верховой езды и в сапогах, и мы услышали, как она, повысив голос, отчитывает очередного бедолагу, уличенного в нарушении ее инструкций.

Роули-Лодж нуждался в Этти Крейг. Но вот Алессандро Ривера здесь был нужен, как дырка в голове.

Он приехал к концу дня.

Я был во дворе, обычный вечерний обход конюшен. Вместе с Этти я дошел до пятой конюшни, оставался еще малый манеж, а потом можно вернуться в дом.

Один из учеников, пятнадцатилетний паренек, неуверенно переминался у дверей, когда мы переходили из одного денника в соседний.

- Там один просит вас, сэр.

- Кто?

- Не знаю, сэр.

- Владелец?

- Не знаю, сэр.

- Где он?

- Вон, подъехал и стоит, сэр.

Я посмотрел, куда он махнул. За манежем, на гравиевой дорожке, был припаркован большой белый «мерседес», шофер в униформе стоял опершись о капот.

- Закончите обход, Этти, хорошо? - сказал я. Я пересек манеж и вышел к машине. Шофер скрестил руки и сжал губы, точно с ним собирались брататься, а он не хотел. Я остановился в нескольких шагах от него и заглянул в машину.

Задняя дверца с моей стороны открылась. Высунулась маленькая нога, обутая в черный ботинок, потом темные брюки и затем, медленно выпрямляясь, появился весь человек.