Перелом - Страница 31

К оглавлению

- Значит, ты чувствуешь себя лучше, - сказал я, втиснувшись в первую паузу в монологе.

- Что? А, да, кажется, да. Так ты слышал, что я сказал? Пудинг не будет участвовать в скачках на приз Линкольна.

- Почему же?

Он одарил меня раздраженным взглядом:

- А ты что, ожидаешь, что его успеют подготовить к этим скачкам?

- Этти судит верно. Она говорит, что он будет в форме.

- Не хочу выставлять на посмешище Роули-Лодж, выпуская на важные состязания неподготовленных лошадей.

- Если Пудинг пробежит плохо, люди только скажут: вот лишнее доказательство, какой ты хороший тренер.

- Дело не в этом, - сдержанно возразил он.

Я открыл одну бутылочку и наполнил золотистыми пузырьками его любимый бокал эпохи короля Якова, который тоже привез специально. Шампанское в стакане для зубов - б-р-р. Он отпил глоток и, очевидно, счел шестьдесят четвертый год вполне приемлемым, хотя вслух этого не признал.

- Дело в гонорарах конюшни, - назидательно объяснил он мне, как слабоумному. - Если Пудинг плохо пробежит на скачках, его цена как будущего производителя снизится.

- Да, я понимаю.

- Не глупи. Что ты понимаешь? Ты в этом ничего не смыслишь.

Я сел в кресло для посетителей, откинулся на спинку, скрестил ноги и заговорил тоном солидным и убедительным, которым обосновывал свои проекты в кругах промышленников, но ни разу не опробовал на своем отце.

- Роули-Лодж подстерегают финансовые рифы, - сказал я, - и причина этого в чрезмерной погоне за престижем. Ты боишься выпустить Пудинга на приз Линкольна, потому что владеешь в нем половинной долей, и если он пробежит плохо, то твои собственные капиталовложения пострадают в той же степени, что у леди Вектор.

Он пролил шампанское на простыню и даже не заметил.

Я продолжал:

- Совершенно нормально для тренеров владеть половинной долей некоторых лошадей. Однако в Роули-Лодж ты являешься сейчас совладельцем слишком многих лошадей. Насколько я понимаю, ты делаешь это с той целью, чтобы конкуренты не смогли приобрести потенциальных фаворитов следующего сезона. Возможно, ты говорил владельцу, что если, например, Архангел пойдет на аукционе за сорок тысяч, то есть слишком дорого, то ты войдешь в долю и вложишь в него двадцать тысяч. Таким примерно образом ты собрал в своей конюшне лучших скаковых лошадей в стране, и стоимость их может достичь громадных размеров.

Он с ошарашенным видом смотрел на меня, забыв про шампанское. Я же гнул свою линию:

- Это прекрасно, пока лошади выигрывают скачки, как и задумывалось. И год за годом они побеждали. Ты умеренно проводил такую политику много лет, постоянно обогащаясь. Но сейчас, в этом году, ты перенапрягся. Ты купил слишком много. А владельцы частичных долей за тренировку платят только частично, расходы теперь выше доходов. Причем значительно. В результате банковские накопления утекают, как вода из ванны, до первых скачек осталось три недели, и стоимость неудачно выступивших жеребцов резко снизится. Эта рискованная ситуация осложняется тем, что ты сломал ногу, твой помощник все еще лежит без сознания, а твоя конюшня явно деградирует в руках сына, который не умеет тренировать лошадей. Поэтому ты до помрачения рассудка напуган участием Пудинга в скачках на приз Линкольна.

Я умолк, ожидая ответной реакции. Ее не последовало. Слишком велико было потрясение.

- Но в целом тебе нечего волноваться, - сказал я и понял, что наши отношения уже никогда не станут такими, как прежде. «Тридцать четыре года, - подумал я с горечью, - мне понадобилось дожить до тридцати четырех лет, чтобы заговорить с ним на равных». - Я могу продать твои половинные доли до скачек.

Колесики снова начали медленно вращаться в его голове. Он прищурился. Увидел пятно от шампанского и поправил бокал. Поджал губы, чтобы голос прозвучал хотя бы эхом прежнего самодержца.

- Как… ты узнал об этом? - В голосе действительно слышалось скорее негодование, чем тревога.

- Просмотрел бухгалтерские книги.

- Нет… я имею в виду: кто тебе рассказал?

- Мне не нужно рассказывать. На своей работе за последние шесть лет я научился изучать бухгалтерские книги и делать выводы.

Он уже взял себя в руки, даже пригубил шампанского.

- Ну ладно, по крайней мере, ты теперь понимаешь, почему нам так необходим опытный главный тренер, пока я не выйду.

- Да ни к чему это, - вырвалось у меня. - Я уже три недели…

- И ты считаешь, что научился тренировать скаковых лошадей за три недели? - спросил он с ожившим презрением.

- Раз уж ты спрашиваешь, - сказал я, - то да. - И прежде чем он успел побагроветь, объяснил: - Если помнишь, я там родился, я там вырос. И вот обнаруживаю, к собственному превеликому удивлению, что это моя вторая натура.

Но вместо того, чтобы успокоиться, отец воспринял мое заявление как грозу своему положению.

- Ты не останешься там, когда я вернусь.

- Нет. - Я даже улыбнулся. - Ни в коем случае.

Он крякнул. Задумался. Поколебался. Уступил. Он не стал тратить много слов, не сказал, что согласен, чтобы я взял все на себя; просто сменил тему.

- Я не хочу продавать свою долю в Пудинге.

- Тогда составь список тех лошадей, против продажи которых ты не возражаешь, - сказал я. - Около десятка для начала.

- И кто же, по-твоему, станет покупать их? Новые владельцы не растут на деревьях, как тебе известно. А половинные доли труднее продать… владельцам нравится видеть свои имена в программах скачек и в прессе.

- Я знаю уйму бизнесменов, которые рады будут иметь скаковую лошадь, но всячески избегают публичности. Ты выберешь десять лошадей, а я продам твои половинные доли.