Перелом - Страница 2

Что ж, я боролся.

Я отчаянно боролся еще полторы минуты, но за это время мне не удалось ни выключить свет, ни удрать за дверь или с грохотом сокрушить окно. У меня были только руки, а этого маловато против дубинки и револьвера. Одинаковые резиновые лица, начисто лишенные человеческого выражения, уже действовали на нервы, и, когда они надвинулись на меня, я попытался, пусть и вопреки здравому смыслу, сорвать чью-то маску, но пальцы только скользнули по плотной гладкой поверхности.

Они преуспели в ближнем бою, пригвоздив свою жертву к стене. Поскольку их было двое и они явно знали толк в своем деле, эти девяносто секунд показались мне вечностью, и больше я уже не хотел проверять на «практике свою теорию противостояния похитителям.

Все закончилось ударом кулаком в живот и револьвером по лицу, так что деревянная панель треснула под затылком, а полицейская дубиика поставила точку, обрушившись на голову за правым ухом. Несомненно, прошло какое-то время, прежде чем я получил новые ощущения. Иначе как бы могло показаться, что я лежу лицом вниз на заднем сиденье едущей машины с крепко связанными за спиной руками.

Довольно долго я думал, что это все во сне. Затем мозг пробудился, и стало ясно, что нет, какой там сон. Чувствовал я себя отвратительно и окоченел вдобавок, все-таки тонкий свитерок, в. котором я сидел в комнате, был слабоват против морозной ночи. Боль в голове пульсировала молотом. Бум, бум, бум.

Не хватало сил даже разозлиться, что дал себя так провести. Все, на что было способно спутанное сознание, - это тупо удивляться, с чего бы меня похищать, совершенно я для такой игры не подходил.

Нельзя много требовать от человека, когда он не владеет ни разумом своим, ни телом. Как это там по-латыни… в здоровом теле? Э, нет, в побитом теле такой же дух. Перепутав все на свете, я чуть было не улыбнулся, но только мысленно, губы не участвовали, тем более что мой рот был прижат к обивке из искусственной кожи, пропахшей псиной. Говорят, что многие взрослые мужчины в предсмертные минуты сначала зовут маму, а потом уповают на Бога. Но у меня не было матери с двух лет, а про Бога я до семи лет думал, что это такой тип, который сбежал с ней и они где-то живут в свое удовольствие («Бог забрал к себе твою маму, дорогой, потому что ему она нужнее, чем тебе»), и это не внушало мне любви к нему. Да и вообще, никаких предсмертных минут. Просто сотрясение мозга, множественные ушибы и, вполне вероятно, паршивое будущее в конце поездки. Поездка же пока продолжалась. Лучше мне не стало. Прошло сколько-то лет, и машина вдруг резко тормознула и остановилась. Я чуть не свалился с сиденья. От внезапного толчка мозг заработал, а тело потребовало, чтобы его не трогали.

Возникла парочка с резиновыми лицами, выволокла меня из машины и буквально внесла по ступенькам в дом. Один держал меня под мышки, а другой за ноги. Мои сто шестьдесят фунтов, похоже, не показались им чересчур тяжелыми.

Свет за дверью просто ослеплял, и каждый счел бы это убедительной причиной, чтобы закрыть глаза. Я их закрыл. Паровой молот ни на минуту не переставал стучать в голове.

Тут они решили разгрузиться, и я свалился боком на деревянный пол. Гладко отполированный. Чувствовался запах мастики. Совершенно отвратительный. Я приоткрыл глаза и удостоверился. Мелкий паркет, выложенный квадратами, современный. Березовый шпон, тонкие пластинки. Так, ерунда обычная. Где-то рядом заговорил человек, у него в голосе проснулась, росла и с трудом сдерживалась ярость:

- И кто это такой?

Последовало продолжительное напряженное молчание, я бы расхохотался, если бы мог. Резиновые сцапали не того. Все сражение псу под хвост. Но и никакой гарантии, что меня отпустят домой.

Я сощурился против света и посмотрел вверх. Говоривший сидел в кожаном кресле с прямой спинкой, сцепив пальцы на толстом брюхе. Голос у него был, как у Резиновой Маски: вроде бы и без акцента, но не англичанин. Вот ботинки я разглядел - они были как раз на уровне моих глаз - мягкие, из генуэзской кожи, ручной работы.

Итальянская модель. Ну и что? Итальянскую обувь продают от Гонконга до Сан-Франциско. Один из резиновых откашлялся:

- Это Гриффон.

У меня отпала охота смеяться. Моя фамилия действительно Гриффон. Если я не тот человек, они, должно быть, приходили за моим отцом. Однако и в этом ненамного больше смысла: он, как и я, не принадлежит к группе повышенного риска.

Тот, в кресле, все еще сдерживая гнев, процедил сквозь зубы:

- Это не Гриффон.

- Это он, - вяло упорствовала Резиновая Морда. Мужчина поднялся с кресла и носком элегантного ботинка перекатил меня на спину.

- Гриффон - старик, - сказал он. В его голосе было столько яда, что оба резиновых отпрянули как ужаленные.

- Вы не говорили нам, что он старик.

Второй резиновый поддержал своего товарища и заныл, защищаясь. Этот говорил с американским акцентом:

- Мы следили за ним весь вечер. Он обошел конюшни, осмотрел лошадей. Каждую лошадь. Рабочие, они относились к нему как к боссу. Он тренер. Он Гриффон.

- Помощник Гриффона, - рявкнул разъяренный заказчик.

Он опять сел в кресло и вцепился в подлокотники с той же силой, с какой до того сдерживал характер.

- Вставай! - резко приказал он мне.

Я с трудом приподнялся, даже встал на четвереньки, но дальше были проблемы, и, подумав, а какого черта мне так стараться, я осторожно прилег на пол. Чем ситуацию не разрядил.

- Встать! - злобно рыкнул толстяк.

Я закрыл глаза. Последовал пинок. Я открыл глаза и увидел, как Резиновая Морда с американским акцентом отводит назад ногу для нового удара. Все, что о нем можно было сказать в тот момент, так только то, что он обут в ботинки, а не в сапоги.